День к вечеру клонился. Чуть дрожа,Зной обтекал сухого пепла горы.Поодаль от пустого блиндажаПривал разбили под стеной саперы.
Пшено варилось в черных котелках,На дно мучнистым слоем оседая.С трехлетним мальчуганом на рукахК ним подошла крестьянка молодая.
Огонь лизал промасленную жесть,Косматился, играл меж котелками.Ребенок плакал: «Мама… хлебца… есть» -И пар ловил опухшими руками.
Мне очень трудно продолжать рассказ.Мне сердце жгут слова ребячьи эти.Мы все отцы. У каждого из насОстались дома маленькие дети.
Что б ты ни делал, где бы ты ни жил,Их образы встают, как из тумана…Сапер миноискатель отложил,Сухарь и сахар вынул из кармана. |
Я видел, как сапер от слез ослеп,Когда ребенок, и смеясь и плача,Схватив ручонками солдатский хлеб,Его жевать, захлебываясь, начал.
Ты не забудешь никогда, солдат,Опухшие, бессильные ручонки,Блуждающий, совсем не детский взглядИ синий ротик этого мальчонки.
Твой горький труд его от смерти спас,Вернул для жизнь щупленькое тело.Тебе, и мне, и каждому из насСтрана прощать обиды не велела.
Когда фашиста встретишь за рекой,В такой же вот блиндажной черной яме,И ничего не будет под рукой, -Ты в глотку вражью вцепишься зубами.
Западный фронт1942
|
